Мореходство абхазов

Категория: искусство и культура

Просмотров: 3344

Этнографический очерк: мореходство абхазов
Ш.Д. Инал-Ипа

Прим. ред.: в тексте допущены определенные искажения в передаче некоторых фонем абхазского языка.

В экономической и культурной жизни абхазов - коренных приморских жителей - большое значение имели море и мореплавание с древнейших времен.
( А. Машин в своих "Очерках социального быта Абхазии" утверждал, что абхазы, пригвожденные к земле и вечно гнездясь в отдаленных горах, были исторически отчуждены от моря, что абхазское население, живя исключительно грабежом и войною, никогда не занималось мореходством и рыболовством, что из моря оно не могло извлекать никакой пользы, что море отодвинулось у них "на самый задний план" и относятся к чему, "как мы к луне или какой-нибудь другой планете"
("Кавказ", № 47, 1869)
Подобные высказывания о мнимой отчужденности абхазов от моря, равно как и домыслы относительно причин отсутствия у них мореходства и пр. только выдают полную неосведомленность их авторов в вопросах археологии, этнографии, истории, языка и фольклора абхазского народа)
В неолитическом селище Кистрик обнаружены массивные клинья и большое количество каменных долот, которые употреблялись, очевидно, для выделки примитивных лодок.
В неолитическую эпоху встречаются грузила из гальки для ловли рыб в дельтах рек. Плавание в море в целях рыболовства начинает все более входить в практику с эпохи ранней бронзы, о чем свидетельствуют тяжелые грузила из того же Кистрика и других мест.
( Наличие множества каменных грузил для рыболовецких сетей в составе кистрикского инвентаря предполагает знакомство жителей этого селища с лодкой однодеревкой. Следовательно, надо полагать, что кистрикияне, жившие более 4-5 тысяч лет тому назад, были первыми мореплавателями Абхазии)
Наиболее ранние сообщения о мореходстве у колхских племен мы находим у Ксенофонта. По его описанию, вблизи Трапезунда были разбросаны "колхские селения", а у прибрежных моссиников было высоко развито рыболовство и мореплавание, о чем свидетельствовали сотни лодок этого племени.
Страбону принадлежат ценнейшие сведения о развитии мореходства у племен черноморского побережья Кавказа античного времени.
По его словам, в первом веке до н. э. мореходство было особенно развито у многоплеменных гениохов, занимавших побережье "в тысячу стадиев", в непосредственной близости от "Великого Питиунта".
Из страбоновского описания вытекает исключительно важное значение мореходства у гениохов, которые "господствовали на море", плавая на своих знаменитых камарах - небольших, узких и легких ладьях, рассчитанных на 25-30 человек.
Они славились как выдающиеся наездники и страшные для купцов морские пираты, живущие "морским разбоем".
Мореходство у гениохов являлось по тогдашним временам настолько развитым, что они были известны еще и по греческому названию своих лодок - ка-маритами. Ввиду скалистости берегов у них не было стоянок и гаваней, и они на плечах уносили свои лодки в леса и прятали до следующего выхода в море, как это практиковалось в Абхазии вплоть до XIX в.
У того же автора мы читаем, что из Колхиды шла понтийскому царю Митридату VI "главнейшая помощь для организации его морских сил" (XI, 2, 18).
Тацит (I в. н. э.), сообщая о выступлении рабов и местных кавказских племен против Рима под руководством Аникета, упоминает о том, как последний поджег римский флот, вследствие чего опустело Черное море.
"Поэтому-то, - пишет он,- и варвары горделиво разъезжали по морю, быстро построив суда, называемые камарами, с высокими боками и широким дном, сколоченным без медных или железных связей. При бурном море они соответственно подъему волн увеличивают верхи судов досками, пока они не закроются наподобие кровли. Так эти суда и колышутся среди волн, имея с обеих сторон одинаковые носы и переменные весла, так что для них безразлично и безопасно причаливать той или иной стороной".
Анонимный автор V в. говорит о керкетах, то есть черкесах, как о народе "весьма опытном в мореходстве", а по словам Ник. Дамасского, у них же, "если кто, управляя лодкой, ошибается, то все подходят один за другим и плюют на него".
Характерно, что, как явствует, в частности, из указа 575 г., изданного по поводу восшествия на престол византийского императора Тиберия, вассальная Лазика, а, следовательно, и ее составная часть - Абхазия, уже в VI в, несли по отношению к Византийской империи морскую повинность в натуре под названием "та плоима".
Она состояла в поставке судов, предметов оснастки и морского снаряжения по индиктам, и при вступлении нового императора на престол на нее распространялись обычные льготы.
Ю. Кулаковский по этому поводу пишет "Мореходство, как главное занятие туземного населения, определило и форму обложения". Позднее абхазские владетели "по традиции" корабельный лес отправляли в Турцию.

А. Н. Тарасов в своей исторической повести "Тимур на Кавказе", в основу которой, по словам автора, положена обнаруженная им рукопись "История происшествий на Кавказе в 1395 году, рассказанная очевидцем Франческо Аларо, Генуя. 1409 год", говоря о нападении пиратов "камаритов", пишет: "Камаритами греки называли черкесских и абхазских пиратов; они на своих лодках, "камарах", выжженных из стволов гигантских буков, которые прятали в рощах при устьях рек, внезапно нападали на купеческие суда, особенно в штилевую погоду"
Грецизировашшй термин "камарит",- писал Н. Я. Марр, - название племени, населявшего в исторические времена Абхазию, севернее Сухуми.
Трудно сказать, насколько марровское толкование этого термина соответствует действительности. Тем не менее, можно отметить, что в ущелье р. Гумиста, где некогда проходила древняя дорога и где сохранились сле ды множества развалин, находился, согласно указанию некоторых античных писателей, город под названием Команы, куда был отправлен в заточение Иоанн Златоуст.
Говоря о необычайной стойкости некоторых черт быта, в частности, мореходства, описанного Страбоном и без существенных изменений дожившего до XIX в., А. Н. Генко пишет: "При этом не пришлось бы даже менять номенклатуры: термин "камара", служивший древним керкетам и геииохам для означения их военных лодок, сохранился, судя по некоторым указаниям в литературе, до новейших времен".
Фр. Дюбуа писал: "Эти галеры называются по-черкесски kaf или kouafa, а также kamara; по-абхазски akhbat... Следовательно, "камара" - местный черкесо (-абхазский?) термин, бывший в употреблении еще в первой половине прошлого столетия.
Традиции "камаритов" сохраняются и в последующем, о чем имеется ряд указаний в существующей литературе, причем основными стимулами к развитию мореходства являлись экономические и культурные потребности, главным образом, торговля и занятие морским рыбным промыслом.

В 1963 году на основе изучения абхазской топонимики, исторических преданий, свидетельств письменных источников автором этих строк были установлены следы значительного гидротехнического сооружения - древней судостроительной верфи и судоходного канала на территории сел. Тамыш, Очамчирского района.
Следы эти кое-где заметны до наших дней.
Трасса Тамышского судоходного канала, называемого по абхазски "Местом хождения судов", берет свое начало у крайней восточной излучины речки Бзаны на расстоянии около 3 км (2 870 м) по довольно прямой линии от точки ее впадения в Черное море. Канал имел протяженность 2 3000 м и, проходя в юго-восточном направлении от своего начала по прямой и пересекая две речушки, вливался в речку Дгамыш (в ее крайнюю западную излучину) на расстоянии (тоже по прямой) 2400 м от точки впадения последней в Черное море.
В начале трассы в южном направлении отходили два (или несколько) параллельных отводных канала для стоянки или укрытия судов, называвшиеся "Местом привязывания судов", а рядом находился один из местных центров производства (досл. "тесания") судов.
Тамышские строители, опираясь, очевидно, на большие традиции в области гидростроительства, расположили трассу канала в наиболее целесообразном направлении, отлично используя при этом все особенности указанного междуречья: канал проходит по наикратчайшему расстоянию возможного соединения речек Бзана и Дгамыш; направление в начале канала служит естественным продолжением русла р. Бзаны, а вход в р. Дгамыш сливается с направлением воды в этой речке; начало канала было выбрано, примерно, на 500 м дальше от берега моря, чем его конец, что создавало необходимую разность отметок на концах канала для самотечной переброски воды из Бзаны в Дгамыш; пересечение каналом двух непересыхающих речушек увеличивало общие запасы воды в канале, кроме того, представляется вполне вероятной схема с выемками земли на концах канала и искусственным водоемом в центральной части трассы.

Вместе с тем удаленность от берега моря (в среднем св. 2,5 км} обеспечивала значительную безопасность канала от нападения со стороны морских пиратов и полную недоступность его для морских штормов.

Сооружение канала, изучение которого только начато, относится, по-видимому, к средним векам, хотя дальнейшее исследование памятника может дать и более раннюю датировку.
Гиппократ, автор V-IV вв. до н. э., говоря о колхах, писал: "Что касается до местностей по Фасису, то страна эта болотистая, жаркая, сырая и лесистая. Там во всякое время года бывает много сильных дождей. Люди проводят свою жизнь в болотах, их деревянные или тростниковые хижины построены на воде; они мало ходят пешком, только в городе или на рынке, а обыкновенно разъезжают на однодеревках вверх и вниз по каналам, которых там множество..." (Подчеркнуто мной. - Ш. И.).

Другой античный автор - Аполлоний Родосский живший во второй половине III в. до н. э., в своем произведении "Поход аргонавтов", в котором отразились события конца 1-11 тысячелетия до н. э., излагая геродотовскую традицию египетского происхождения колхов, указывает, что жители столицы Колхидского царства Эи "сохраняют сделанные на табличках записи своих отцов, в которых изложены все пути и пределы воды и суши для путешественников".
В том же мифе об аргонавтах указывается на развитое мореходство "бесчисленных племен колхов", в то время как в отношении некоторых севернопричерноморских и придунайских "диких пастушеских" племен говорится о бегстве их из "страха перед кораблями", ибо они "доселе еще не видали морских судов".
Из многих мест текста аргонавтики вытекает хорошая осведомленность смелых колхидских мореплавателей в морских путях.

Прежде всего торговля содействовала развитию мореплавания.
Агафий (VI в.) отмечал, что "колхи совершают морские путешествия, когда это возможно, и извлекают выгоду из торговли".
Хозяйственная жизнь Абхазии во многом зависела от экспортно-импортной торговли: ввозились некоторые виды сырья, оливковое масло, вино, предметы роскоши и другие товары; вывозились строительный лес, самшит, мед и воск, рыба, продукты животноводства и земледелия.
Оживленная заморская торговля не могла не стимулировать развитие мореплавания у прибрежного населения. Особое значение имела торговля солью. Древние жители Абхазии, когда они сами не вываривали соль из морской воды, ввозили ее морским путем, причем прибытие корабля с солью было радостным событием, как об этом свидетельствует поговорка: "Судно плывет, соль нам везет" (Ашхуа аауеит, ацьыка аанагоит) (такими словами дети приманивали удода).
Условием, поддерживавшим развитие мореходства, являлось также пиратство, процветавшее на Черном море, начиная с античной эпохи. Как отмечал Маркс, на ранних стадиях развития морской торговли часто купец одновременно являлся также и пиратом.
Известно, например, что греческие купцы, плавая по морям, не упускали случая пограбить и поживиться за чужой счет. Энгельс указывал, что норманны на своих сильных парусных судах с острыми очертаниями предприни мали грабительские набеги до Константинополя в одном на правлении и до Америки - в другом. Пиратство сопутствовало торговле и в Абхазии.
В 1951 г, в районе.Н. Афона в сети рыболовецких траулеров попали 10 амфорных сосудов, обнаруженных на расстоянии 6-7 километров от берега на глубине 96-150 метров. Поверхность сосудов, хранящихся в настоящее время в Абхазском государственном музее, покрыта толстым слоем ракушек, что свидетельствует о давности нахождения их под водою.
Подобные сосуды, которые употреблялись для хранения и перевозок вина и оливкового масла, встречаются в античных городах Северного Причерноморья. Если не предполагать гибели корабля от бури, то указанные предметы могли оказаться на дне моря в результате потопления возившего их судна морскими разбойниками.
Французский путешественник Шарден, который находился в Мегрелии в 1672 г. и был свидетелем набега абхазских князей, пишет: "12-го (ноября - Ш. И) предполагалось пересесть в лодку, но этому помешало известие (вполне потом оправдавшееся), что лодки черкесов и абхазцев крейсируют вдоль берегов Мингрелии. Они угнали местные лодки, а с ними и ту, которую я нанял".
В XVIII в. абхазы еще продолжали активно заниматься мореходством. Так, Сулхан-Саба Орбелиани, возвращаясь в 1714 г. из путешествия по Европе, застрял на несколько дней в Трапезунде, так как турецкие суда не решались выходить в открытое море, опасаясь встречи с абхазскими судами. Один владелец судна говорил ему: "В Гурию я судно не могу вести, абхазы возмущены, боюсь, и, если хотите, отправляйтесь на маленьком судне...".
По описанию Вахушти, абхазы "по морям ходит на судах..., в которые они садятся по сто, по двести и по триста человек, и нападают в пути на суда османлисов и лазов-чанов и чаще всего у побережья Мегрелии и Гурии".
Далее он указывает, что в боях на море абхазы "стойки и могущественны".
Рассказывая о походах против Мегрелии, совершенных во второй половине XVIII в. абхазским владетелем Шварахом (Сорехом) Шервашидзе, тот же автор сообщает: "И было в Одиши большое несчастье, как описали выше, и, главным образом, от абхазцев, так как, приходя на лодках и сушею, уводили в плен людей, завоевали всю территорию до реки Егриси и поселили, там абхазов".
Пейсонель пишет, что в Сухуми "больших судов нет, но жители имеют около 20 маленьких, которые совершают рейсы по берегу моря".
Он подчеркивал, что во избежание опасностей, которым подвергались лица, производившие торговлю с Абхазией, необходимо принимать немало предосторожностей. "Когда дела окончены и судно нагружено, следует выжидать хорошего попутного ветра, чтобы быть уверенным в возможности быстро выйти в открытое море, по крайней мере на 10-12 миль, ибо соседние беи стоят на стороне и вооружают свои лодки, чтобы взять на абордаж и ограбить судно, уходящее с товаром. Ввиду такого рода обстоятельств, для торговых операций с Абхазией надобно выбирать большие, хорошо вооруженные корабли с надежным многочисленным экипажем".

Не молчат и источники XIX в. относительно абхазского судоходства. Де Скасси отмечал в 1820 г., что жители Абхазии строят "небольшие челноки, сделанные из одного ствола дерева" (в бассейне Риони сохранились народные средства передвижения и перевозок по воде: плоты, лодки, паромы, причем среди пережиточно встречающихся старых видов речного транспорта особый интерес представляет "варцхли" - однодеревка, указывающая на древние традиции навигации и речного транспорта).
По словам Броневского, приморские абхазы в начале XIX в. еще плавали в лодках по Черному морю, нападая на оплошных корабельщиков и тех, кто сел на мель, караулили мореплавателей у берегов в опасных местах.
По свидетельству Торнау, абхазы ловили дельфинов в открытом море на своих каюках. Келешбей держал флотилию в составе довольно значительного числа "хорошо вооруженных галер".
Весьма ценные данные об абхазском мореплавании оставил нам Гамба - французский путешественник первой четверти XIX в., засвидетельствовавший в 1826 г. у абхазов наличие больших восьмивесельных суден-лодок.
"Абхазская лодка", как автор сам ее называет, была настолько примечательной что он оставил подробные ее зарисовки: внутреннего вида, плана снизу, продольного разреза, вертикальной проекции, вида сзади, весла и крючка для задержания судна во время морского боя, а в своем параллельном словаре некоторых абхазских, черкесских и грузинских слов он записал вышедший уже из употребления абхазский термин mattwher, означавший лодку.
Дюбуа, зарисовывая с натуры жилища абжуйского князя Алыбея Чачба (умер в 1833 г.), расположенные недале ко от моря в с. Тамыш, в своем атласе поместил зарисовку

одной лодки, на которой двое подплывают к берегу, а также сравнительно большого судна с высокой мачтой, которое было вынесено на сушу и, подпираемое с обеих концов бревнами, стояло наготове вблизи дома.
Тот же автор оставил следующее описание нападения пиратов, "рыскавших по морю" 26 июля 1833г.
Из Сухуми увидели на море две абхазские галеры, нагруженные людьми и пересекшие бухту по направлению к Кодорскому мысу. Обогнув мыс, они наткнулись на маленькое турецкое торговое "судно, остановили его и бросились разбирать находившийся на нем груз, ранив при этом несколько человек.
Заметив русский военный корабль, на котором путешествовал Дюбуа, морские разбойники бросились в свои ладьи, налегли на весла и исчезли в замаскированном лесами устье Кодора, куда они втянули за собой и свои галеры.
О размерах абхазских лодок можно судить по тому, что в них находилось до 120 пиратов. Это были абхазы из Бамбор и других окрестностей Лыхны во главе с тремя князьями - друзьями владетеля Михаила (многих из них узнал шкипер разграбленного судна, который сам был родом абхаз; среди абхазов были такие моряки, которых нанимали как специалистов на иностранные суда).
По словам Дюбуа, русское правительство намеревалось держать в Сухуми "несколько гребных лодок, вроде абхазских галер", снарядив их пушками, чтобы удобнее было преследовать пиратов.

Еще в первой половине XIX в. абхазы и черкесы со своими небольшими лодками входили в устье Бзыби, скрывались там и в удобное время делали набеги на близлежащие населенные пункты, несмотря на то, что названная река имеет быстрое течение, каменистое дно и вообще неудобна для плавания лодок.
В 1835 г. западноабхазские племена совершили нападение на Гагринские укрепления с трех сторон: с севера и из ущелья Жоеквары, а 150 человек на галерах наступали со стороны моря.
"Убыхи и джигеты, - пишет А. Н. Дьячков-Тарасов, - не в первый раз пускали в ход свою флотилию: в начале 1834 г. горцы на нескольких галерах подплыли к Пицундскому укреплению с намерением вырезать гарнизон и ограбить храм".
В 1841 г. переправа через р. Бзыбь совершалась абхазами и джигетами "на длинных каюках".
По барону Аш, черкесские лодки также нередко приставали против деревни Соуксу (Лыхны).
По описанию Д. Бакрадзе, в долинах абхазских рек действовали, хотя и не всегда, местные маленькие каюки, большей частью сделанные из одного выдолбленного дерева и имевшие сажени три в длину, которые, "имея древнейшую конструкцию", искусно и смело управлялись абхазскими гребцами.
Галеры богатых горских старшин, вмещая в себя до 140 человек экипажа, имели также артиллерийское вооружение.
В туапсинском заливе еще во второй половине прошлого века скрывалась целая флотилия небольших гребных судов, на которых горцы выезжали на грабеж в море, причем, окружив какую-нибудь шхуну, они хватались за борты крючками и исходили на нее, забирали людей и груз, а захваченное судно зажигали.
Были случаи, когда вооруженные пушками суда убыхских старшин нападали даже и на русские военные корабли.
Так, в 1837 г. люгер "Глубокий" был атакован в море несколькими галерами и спасся только благодаря бегству, а в 1846 г. корвет "Пилад" и бриг "Паламед" близ ущелья Вардане вели безуспешный морской бой с несколькими убыхскими галерами.
Г. И. Филипсон, рассказывая об одном удачном действии азовских казаков против убыхских вооруженных галер, на одной из которых было человек 40 горцев, в конце лишет: "Это было последнее появление черкесских галер в море. Они были во всех устьях главных речек и сгнили без употребления".
По словам Э. Реклю, абхазские "суда, ходившие под веслами и под парусами, экипаж которых состоял из 200-300 человек, отваживались нападать на берега Анатолии, Крыма и Европейской Турции, вплоть до Босфора. В прежнее время многие из них отправлялись в Египет, чтобы продаться там в "солдаты. В отряде мамелюков и в самом Каире, среди жителей, было очень много таких, которые родились в горных долинах Абхазии".
В 30-40-х годах XIX в., с учреждением Черноморской береговой линии, состоявшей из ряда крепостей и укреплений, возведенных царскими войсками, и организацией крейсерской службы русского Черноморского флота по Кавказскому побережью, местное мореходство приходит в упадок.
Со второй же половины XIX в., в связи с развитием пароходства и других современных средств сообщения, абхазы оставляют занятия мореходством, чему немало способствовало и запрещение, наложенное русскими властями на плёнопродавство и вообще на контрабандную торговлю Турции с горскими племенами.

Показания письменных источников о развитии мореходства в Абхазии подтверждаются данными абхазского языка, фольклора, этнографии.
Старые прибрежные жители Абхазии еще хранят в своей памяти воспоминания о былом абхазское судоходстве.
Мгудзирхвский старик Пас Жиба рассказывал, что в молодости он был свидетелем того, как абхазы вводили свои лодки в устье р. Мчиш, плыли по ней вверх и прятали их в лесу. Эти лодки вмещали по 10-15 человек. По его" словам, лучше всего делал их Дзигу-ипа Батаква (с. Лыхны),, который мастерски сколачивал лодки из каштановых и дубовых досок по поручению владетеля.
На таких лодках воевали в море, при помощи крючков задерживая неприятельские ладьи.
Устье упомянутой реки (Мчиш, Мчишта), которое у некоторых авторов выступает под именем "Порта абхазов", - это, по всей вероятности, "Саvо de Buxo", то есть "Самшитовый порт" средневековых карт, причем это название, как заметил еще Дюбуа, было дано ему вполне заслуженно, ибо здесь некогда процветала торговля изобиловавшим вокруг высококачественным абхазским самшитом.
Мореходство упоминается в нартских сказаниях. Так, мать нартов Сатаней-Гуаша, выходя к верховьям Бзыби, освещала собою вокруг.
Сияние, исходившее от нее. ослепляло на море кормчих и судна, сбившись с пути плавания, ударялись о скалистые берега и разбивались, о чем говорят, согласно легенде, осколки их, встречающиеся вдоль побережья.
Герой Кятаван, возвращаясь однажды с охоты, свалил в реку бревно, уселся на нем и "домой поплыл дорогой речной".
В другом предании, связанном, возможно, с библейской легендой о Ноевом ковчеге, рассказывается о том, что на вершине самого высокого в крае хребта Ерцаху находятся остатки разбитого судна и якорь.
Абхазская речь и абхазские предания содержат немало воспоминаний о близком общении абхазов с морем, хотя современный их быт не согласуется с таким утверждением.
В абхазском языке немало специальных местных морских и мореходных выражений и терминов: ашхуа - ладья, лодка, корабль; анышь - лодка, судно; мсыигашхуа - однодеревка; ажэа - весло; апскы - руль, апра - парус, аху - якорь, абабуаза-бухта, абба-корабль, пароход; амызгут - мачта, аканпьа - баржа, акра - маяк; мыс; ага - берег моря, ачныш-чайка и др.
Абхазы, как мореходы, передавали соседям свои морские термины, в частности, абхазское слово, обозначающее "парус"(апра),как доказывал акад. Н. Я. Марр, было заимствовано грузинским языком (в частности, "апра" в мегрельском означает "две самые высокие, вертикальные доски по середине двух противоположных стен деревянного дома").
Эти заимствования не случайны, так как, согласно авторитетному свидетельству Гамба, "искусство постройки кораблей на побережье Черкессии и Абхазии значительно более развито, чем на берегу Хопи и Фаза". Переживанием древнего быта абхазов, занимавшихся пиратством, является характерная пословица: "В чьей лодке сидишь, того и песню пой!" (Зашхуа ytoy иашэа хэа). С ссыльном, потерянном для родины человеке, говорят: "Пустили его по морю" (амшын дхырдеит).
Безнадежное сопротивление чему-нибудь сравнивают с человеком, который находясь на корабле посреди моря, хватается за мачту, не желая плыть дальше.
О давнишней связи абхазов с морем свидетельствует и выражение "забывший наименование моря" (амшын ахьд зхаштыз еипзш)-так говорят, когда человек не может припомнить название самого близкого и большого, хорошо знакомого ему предмета.
Абхазская топонимика также хранит многочисленные следы мореходства.
В бассейне р. Мчиш, на территории с. Мгуд-аырхва, одна местность известна под именем "Места скрывания лодок" (Ашхуатхэахырта).
Около Пицунды находится небольшое озеро, название которого означает "Место запускания лодок" (Анышьх-царта).
Интересно отметить, что абхазы метко окрестили свое судно словом "ашхуа", обозначающие одновременно килевую кость у птиц, которая по своему внешнему виду действительно напоминает собою абхазскую лодку. Очевидно, соответствующее очертание послужило причиной того, что одна из гор в бассейне среднего течения Бзыби также называется Ашхуара.
Ни в одном другом пункте Абхазии нет, пожалуй, такого скопления топонимических названий, связанных с мореходством, как на узкой территории междуречья Дгамыш-Тоумыш.
Вот они: два пункта под названием Акра, то есть маяк (на дгамышском и противоположном тоумышском мысу); два пункта под именем Ашхуацэырта,то есть "Место тесания судов" (первый - в устье р. Тоумыш, на расстоянии 300-400 метров от берега моря, второй - на берегу р. Бзаны, почти в трех километрах от морского берега); две местности Ашхуаа-Хэарта,то есть "Место прикола судов" (правый берег устья Тоумыша, на излучине, и у той же Бзаны), наконец.Ашхуата-ныкуарта, то есть "Место хождения судов", как называют до сих пор трассу описанного выше канала.
Абхазской религиозной фантазией создан образ морского божества в виде белого быка или тумана под именем Аг-ных-Эт-ных (у черкесов одним из главных языческих божеств был "Сеозерес" - покровитель мореходов).
Своему морскому божеству абхазы приносили жертву, когда приходилось надолго останавливаться на берегу моря. Грозное божество никому не прощало непочтительного отношения к себе.
Поэтому, как сообщает Н. Джанашиа, даже детям запрещалось бросать камешки или плевать в море.
Поклонение морскому божеству до недавнего времени сохранялось в более чистой форме в роде бзыбских крестьян Ампар.
По преданию, представители этого рода, проживающие в прибрежном селе Мгудзырхва, некогда приносили своему морскому духу-покровителю даже человеческие жертвы.
Само имя "Ампар" может быть этимологизировано как "Сыновья моря", или "Дети моря" (от "амшын"-море, "тьа" - сын, а "р" - показатель множественности), хотя в этом у меня нет полной уверенности.
Один из вариантов этого предания гласит, что ненасытный и безжалостный морской дух ежегодно в определенное время уносил по одному человеку из числа лучших представителей рода.
Эта тяжелая дань привела к вырождению рода Ампар. Остались только трое - брат с двумя сестрами.
И вот однажды, когда пришло время отдавать очередную жертву, браг отвел одну из сестер к берегу и привязал ее накрепко к столбу, чтобы ее не потянуло в море. Вдруг показалась вдали на море тучка.
Она приближалась и росла, и море забурлило. Это был морской дух. Юноша вступил со страшным духом в. сраженье. Видя отчаянную решимость несговорчивого молодого человека, дух моря отказывается, наконец, требовать себе в дальнейшем человеческие жертвы и соглашается, чтобы по-прежнему ежегодно приносили ему в жертву только козла.
И вот еще до сравнительно совсем недавнего времени ампаровцы торжественно отправляли культ своего старинного божества, причем, кто ходил покупать жертвенного козла, тот не должен был приводить его, кто привел, тот не резал, кто зарезал, тот не снимал шкуру с него, кто шкуру снял, тот не рубил мясо на части, кто разрубил мясо, тот не варил его, кто же сварил, тот не ел жертвенной пищи.
С этим следует сопоставить сообщение А. Н. Грена.
Это интересное сообщение касается абхазского бессмертного и злого морского божества под именем Хайт (слово "хайт" в широком употреблении и теперь у абхазов и выражает собой удивление, восторг, призыв к действию, боевой клич).
Связывая этого бога с армянским эпонимом и с названием "знаменитого народа хиттитов", А Н. Грен пишет, что на дне моря у него имеется великолепный дворец и при нем свита из 12 мальчиков-утопленников.
Хайт подстерегает людей, чтобы их утопить, то есть сделать их подданными своего морского царства, но при этом они не умирают, захлебнувшись в воде. В этом царстве имеется гигантская дыра, в которую втекают все реки с гор и потом по подземным каналам возвращаются обратно.
Придет время, когда освобожденный Абрскил - великий друг народа - перевернет весь мир, и тогда Хайт погибнет.
Легенда о Хайте, по А. Н. Грену, "доказывает, что у абхазов практиковались человеческие жертвоприношения морю - детей мужского пола".
У абхазов, как и у приморских черкесов, существовала особая корабельная песня (ашхуа-шэа) с припевом: уах-сах (".ты потяни, я потяну").
Была еще специальная песня гребцов. Сохранившиеся малопонятные фрагменты ее мне уда лось записать в 1960 г. со слов одного поквешского старика: "Ехе-хееи, дыбуа-мы§уа, нашхуари, дыумгари!" Это, по-видимому, припев песни. В нем слово "иашхуари", возможно, означает морское божество (или обращение к нему), а "дыумгари" - "ты возьмешь его", "ты получишь его" (человека).
Белл, описывая свое плавание в черкесской лодке вдоль берега моря, говорит, что причерноморские черкесы также "пели почти непрерывно... свои разнообразные прекрасные песни гребцов".
На основании изложенного устанавливается факт значительного развития мореходства у прибрежных абхазских, убыхских и черкесских племен, которые вплоть до середины XIX в. занимались, главным образом, каботажным плаванием по Черному морю на своих оригинальных судах как в торгово- экономических целях, так и в порядке пиратства.
Это находит свое отражение как в исторических источниках, так и в том, что абхазский язык и фольклор, по выражению акад. Н. Я. Марра, "полны воспоминаний интимного общения абхазов с морем".

Инал-Ипа Ш.Д. Абхазы. Историко-этнографические очерки. Сухуми, 1965 г.

• < Назад
• Вперёд >